ТеренСтеп

TerenStep

kowalik@mail.ru

 Голодомор 1932-1933 гг.

Свидетельство

Бездарченко Марии Федоровны

 Я, Чернишова Мария Федоровна, родилась 20 мая 1920р. в с. Покровске. Когда мне исполнилось полгода, семя переехали в с. Новоандреевку, а именно - на Плавни. Через три года умер  отец. Моя мама вышла замуж за вдовца Ивана Васильевича Орловская, в которого было двое детей: Ваня и Маруся. В 9 лет я пошла в школу. Первый класс закончила на отлично. На нашем углу жили люди небольшого достатка. Их переселили с Покровского. Однако жили мы дружно, выручали друг друга в трудную минуту.

 На то время большинство местных жителей организовались в коллективные хозяйства (сначала это были коммуны из самых бедных крестьян, а позже - колхозы). На нашем углу жили немножко более зажиточно. Кое-кто имел корову, некоторый инвентарь для возделывания земли. Потому в колхоз вступать не очень спешили. Жили единолично. Неподалеку от нас жили семьи Сенталових и Ревиних. Это были богатые крестьяне. Имели хорошую землю, красиво обработанную; были у них коровы, овцы. На них даже работали наемные рабочие. Обычно, в колхоз они категорически идти не захотели, потому их раскулачили. Забрали все имущество, землю. Самих хозяев с семьями выслали (кого в Сибирь, а кто поехал на Донбас) .

 В 1932р. был недород, засуха. У  людей на зиму не осталось почти никаких запасов. Помощи не было от кого ожидать. Колхозам нужно было выполнить планы заготовок сельскохозяйственной продукции, а в амбарах было пусто. Тогда и пошли местные активисты по приказу вышестоящих органов под домами забирать, как они говорили, Ѐостатки продуктовЀ для голодающих в городах. Люди начали прятать хлеб, картофель, даже высевки от злого глаза. Но соседи начали  друг друга выдавать, боясь, что придут к ним с таким же обыском.

 Местные активисты: Куриленко Павла и Афанасия, Мищенко Орина, Аненко Степанида, забирали все: хлеб, картофель, фасоль, капусту, все что было у людей. Лазили в погреб, на чердак, все обыскивали. Людям говорили, что делают обыск, потому что нужно выполнить план. Мы все остались без еды.

 Один из зажиточных людей, перед тем, как должны были его раскулачивать, подарил отцу корову  (он работал на этого хозяина), которая хорошо доилась. Она и спасла нашу семью и людей, которые жили по соседству. Корова давала где-то к  25літрів молоку.  Отец его разделял по стакану всем. Чтобы на утро было молоко, каждый из людей, кто приходил за молоком ( стояли в очереди), приносили корове по 1 свекле ( переховували свеклу и мелкий картофель под кучами сорняка, чтобы не догадались и не отобрали).

 Ели мы сорняки: конский щавель, пырей, подорожник, гирчаки, козлобородники, тысячелистник, щирицю, в сыром виде и высушивали. 

 Выручали скирды соломы. Ночью ходили мы большими группами, (сговаривались с людьми, которым полностью доверяли) трясти солому, собирали зерно. Маленьким ведерком разделяли по количеству членов семьи. Мужчины разбросанную солому складывали в скирды, чтобы никто не заметил, потому что была бы нам беда. На рассвете возвращались домой.

 Отец топил печь, сушил зерно, что мы приносили, дед на дертушци молол с мамой. Мама ада оладьи “маторженики”, варила из крупицы суп. В оладьи клала листья из подорожника, щирици, гирчакив, семян сорняков. Мука была сера.  Замешивали на воде, если была дрибка высевков или какой-то дерти, добавляли, и выпекали что-то вроде оладкив. Они были очень черны и невкусны. Но  то была для нас, детей, наилучшая в мире еда. Иногда я и теперь чувствую  вкус тех ЀголодныхЀ оладкив. К блинив мы получали по стакану молока.

 К скирде мы ходили вдвоем с Ванею, ему было 11, мне - 12 лет. Обувь не была. Ноги мы обматывали тряпками, дерюгами. За ночь мы перетрясывали скирду соломы. Зерно разделяли. Однажды у нас была большая радость - натолкнулись на скирду ячменной соломы. В скирде нашли много отходов. Опять все честно разделили. К скирдам ходила в основном молодежь, но и были мужчины

 Когда приходили домой голодные и холодные, мать давала по одному макорженику и по стакану молока. Наша Маруся была на 5 лет младшая нас из Ванею . Она не понимала, что мы также хотим есть. Однажды нашла и поела все маторженики. Потом отец закрывал то ЀсокровищеЀ в  шкатулку, а ключ клал  в карман.

 На Митрофанивскому поле, что за 15-18 километров от нас, была скирда соевой соломы. Мы также перетрясывали и ту скирду, рискуя, что нас могут выследить и приказать. А приказывали за несколько собранных на поле колосков (сколько колосков, столько лет тюрьмы).  Отнесши подальше солому от скирды, веяли, зерно немного поджаривали и ели, чтобы Ѐзакропити душуЀ. Это было зимой. Ходили к скирде постоянно, потому что нужно было что-то есть. В степях искали мерзлый картофель, свеклу. Клали в котомку и несли домой. Свекла была сахарной, мать пекла в печи кусочками или варила взвар из свеклы.

 В садиках было много косточек из слив, вишен, абрикосов. Мы их разбивали и ели кашку.

 Но этих продуктов, что мы приносили было мало, многие люди умерли от голода. На нашей улице умерло около 50 человек.

 Забылись имена людей, которые жили рядом с нами, и не выжили во время этих трагических лет, но некоторых я помню.

 Умерли родители Ивана Андреевича Шаповалова, что работал в 1952-1954 годах председателем Новоандриивской сельского совета. Мать умерла уже весной, практически пережив голод. Начала всходить рожь. Она пошла в поле, накушалась сочных стеблей . Там, в ржи, и умерла. Сын Иван остался сиротой. Выжил, вырос. Добрые люди не дали пропасть от голода.

 Умерли Мартинюки: Анюта и Козьма. Остались деть: Павел, Мишко и Иван. Пухли зголоду. Но то уже было под весну. Начал появляться дикий щавель, яснотка. Так и выжили.  Ушли из жизни также Билосветова, Орловская, Шишкина, вся семья Байбаринив.

 В Палаче Поляковой отец работал конюхом в колхозе. Из соломы насеял котомку сои, а Писарев Ефрем увидел и выдал его. Второго дня его забрали и больше не вернулся домой, там и умер от голода. А Мар’я очень бедствовала с дочерьми.

 Всю зиму мы ходили к скирде, ходили и весной, опять их перетрясывали.

 Весной огороды не сажали, потому что не было чем. Поля в колхозе засияли, зерно выдало государство. На огородах рос сорняк. У нас был в яме  мелкий картофель, родители раздавали соседям по горсти.

 Летом и осенью собрали  урожай. Каждой семье  выдали  из колхоза продукты.

 Когда я сегодня вижу, как неосторожно относятся к хлебу не только дети, но и взрослые, сердце обливается кровью. Я вспоминаю изможденные, изможденные голодом лица наших односельчан и тех, кому удалось выжить, и кто згинув в тот страшный год.  Чем для них был хлеб?  Этого забывать нельзя!

 Нам, живым,  нужно помнить те миллионы людей, которые не смогли пережить страшного голода 1932-1933рр.

Свидетельство

Васильченко Павла Иосифовича

 Я, Васильченко Павел Иосифович, родился 23 марта 1928р. в с. Рибчино.

 В семье нас было трое детей: я, сестра Вера, старшая от меня на три года,  меньший братик Миколка (он умер в раннем возрасте), отец, иметь и старенькая бабушка.

 Хоть было мне тогда лишь 5 лет, а голод помню.  Как говорят, пришлось попробовать на собственном желудке.

 Наша бабушка и мама хорошо умели готовить кушанья. Выпекали очень вкусный хлеб, пирожки. Даже продавали на базаре в городе. Потому у нас всегда был хлеб и к хлебу. Жили мы тогда еще единолично.  Сейчас вырисовываются лишь отдельные картинки из того счастливого детства. Но до этого времени не могу забыть  запах свежо спеченного хлеба.

 А затем мгновенно всего не стало. Сначала  -  коврига, которая всегда лежала на столе под  образами,  прикрытая вышитым полотенцем. Мать шла на работу, а хлеб начала прятала от нас на полку, чтобы не достали. А затем исчезла и оттуда.  Вместо вкусного борща нам сыпали в миску ЀпустойЀ суп ( так я называл суп, в  котором кроме нескольких маленьких кусочков картофеля не было ничего). Мы не понимали, почему сокрушаются папа и мама, почему бабушка молится перед образами и говорит: ЀГосподи, спаси и сохрани нас от голодаЀ.

        Наступила в осень 1932 году. Мой отец работал в колхозе кладовщиком. Когда-то с сестрой подслушали разговор взрослых. Вернувшись поздно вечером домой, он сказал: Ѐ Придется, Марфо, затягивать туго ремешок, потому что сегодня вывезли из амбара последнее зерно. Людям ничего не оставили. Даже посевное забралиЀ.  Через несколько дней селом ездили подводы, останавливались возле каждого двора и выносили мешки с зерном, мукой. Позже забрали картофель, свеклу, кукурузу.  Кто переховував, или не хотел Ѐделиться собственными запасамиЀ, тех карали: высылали из села, середняков раскулачивали (забирали все имущество, даже дом. Хочешь  - оставайся в селе, иди к какому-то дяде, просись перезимовать. А не хочешь -  в Сибирь или на Донбасс, на шахты).

 Надвигались большие холода.  У людей почти не было чем топить ( потому что топили в печи соломой, кураем. Год был неурожаен. О какой соломе можно было мечтать). Ночью ходили к скирдам  за вязанкой соломы, и, как повезет, натрусить половы, в которой попадались зерна. Большая радость была, когда находили ЀмышеловкиЀ. Тогда тем зерном  делились поровну с соседями, особенно с  теми, у кого были маленькими дети. Легче было выжить тем, у кого была небольшая семья. Люди  начали  пухнуть от голода. Наша бабушка не могла уже слезть из печи. 

            Напроти нас жил зажиточной мужчина. У него была паровая мельница. Его не раскулачили лишь потому, что  мельница передала ( на бумаге ) в колхоз. Но вместе с сыном сами мололи и от людей брали ЀмирчукЀ муки ( плата за помол зерна). Горько об этом вспоминать, но однажды я пробрался через спицы мельничного колеса и назмитав мучной пыли в карман. Принес домой. Иметь хорошо выругала за то, что пошел красть, однако спекла несколько блинов. Я подал на печь бабушки. Она горько заплакала и отдала мне.  Еще несколько раз я пробирался в мельницу и сметал из сит мучную пыль. Хозяин, возможно, и видел, но не кричал на меня, потому что я ему летом помогал пасти гусей, сестра присматривала  детей.

           Морозы крепчали, но снега не было. Женщины, девушки и старшие ребята ходили по степям и балкам собирали кусочки мерзлой свеклы,  картофель, рвали сорняк  (щирицю, спорыш .) Помню,  на Рождество мать спекла маторженики, и в печи запекла несколько маленьких кусочков свеклы. Это было таким праздником для всех. Мама и бабушка знали травы и у нас был некоторый запас. Потому каждого дня заваривали отвар и пили по несколько глотков. Это предоставляло силы.

         Вспоминаю один случай. Неподалеку от села осталось поле кукурузы, которое не успели собрать.  Это поле другого колхоза Кировоградского  района (с. Клинья). Пришла разнарядка:  сдать в государство зерно. Нужно было опять ходить по домам и отбирать последнее у людей.  Председатель колхоза, секретарь партийной ячейки, бригадир, кладовщик, на свой страх и риск, организовали людей, больше десятка пидвид и арб, (смазали колеса салидолом, чтобы не скрипели) и за ночь выломили около 50 га кукурузы. Еще и ботву прихватили для колхозного скота). Кочаны отвезли в амбар, ботва на ферму. Женщины до утра, кто сколько смог, налузали зерна и забрали домой.  Остальные утром должны были отвезти на станцию Куцивка  и сдать в счет плана хлебосдачи. Но когда люди отдыхали после бессонной трудовой ночи, в село приехал уполномоченный из Киева  Корниець. Остановился возле первого дома, спросил у мальчика, а где отец. Тот ответил, что отец спит, потому что ночью кукурузу ломали. Через час валка пидвид везла кукурузу на станцию. А под вечер мой отец, Васильченко Иосиф Тимофеевич,відвіз квитанцию о сданном зерне в Клине. Правда, 5 тон написали в счет нашего колхоза. Минуло несколько дней  и в  обком партии вызывали председателя сельсовета и председателя колхоза. Больше их никто не видел.

          То зерно, что люди разобрали домой,  спасло многих от голодной смерти. Всех детей забрали к детскому садику. Готовили кукурузную размазню и давали полстакана молока. Потому почти все дети остались живые. Обычно того мизера не хватило продержаться к новому урожаю. На исходе зимы в начале весны люди начали болеть. Особенно старые люди и женщины, которые отдавали свою долю детям.  Были измождены, пухли, часть из них умерла.

 Рассказывала мама, что от голода умерла ее тетя Тканова Параска, иметь Тканова Ивана Григорьевича. Была пухла, изможденная пошла к колодцу, наклонилась взять ведро и  упала.  Умерли старенькие люди, за которыми не было кому присмотреть. Всего умерли человек двадцать.

 Все ожидали весен. Но с появлением первой зелени возникла опасность отравления. Потому посыльные из сельского совета предупреждали, чтобы люди  не ходили по мусорникам, не собирали отходы. Потому что иногда мертвых не погребали, прикидывали снегом, потому что не было силы копать яму. А когда потеплело, труппы начали раскладываться. Могла возникнуть опасность эпидемии.

 Страшные то были годы.  Я бы не хотел, чтобы нынешнее поколение пережило что-то подобное. То был геноцид против нашего народа. Потому наши внуки и правнуки и правнуки внуков должны знать о ГОЛОДЕ 1932 - 33 лет.

Свидетельство

Будько Веры Федоровны

 Я, Будько Вера Федоровна, родилась в 1926 году. В семье было двенадцать детей. Жили бедно. Свою маму не помню, потому что когда еще была совсем маленькой, ее забрали  к тюрьме и мы не дождались мамочки. А именно страшное то, что приказали ее за преступление которого она не совершала: в селе сгоревшая скирда соломы, а мама была свидетелем пожара, то есть видела как горела скирда и звала людей на помощь.  О маме  больше никто никогда ничего не слышал. К дому она не вернулась.

  Остались мы с отцом.

  Со старшей сестрой ходили к яслям, там давали поесть и кусочек хлеба. Суп мы ели, а хлеб прятали в карманы и несли к дому, потому что отец от голода уже подняться не мог. Но отец не брал хлеб, а говорил, чтобы ела сама, потому что он не голоден.

   Старший брат работал в Новоукраинцы в пекарне, иногда приходил к дому и приносил буханку хлеба, то делили, почти по крошке, чтобы хватило надолго.

   Людей не погребали как сейчас. Была выкопанная большая яма. Человек еще жив, дышит и ходить не может, то ее туда уже тянут.

 Случались случаи и людоедство. На нашей улице обитаемая женщина у которой была маленькая доченька. Мы часто игрались вместе, и потом тетя Василиса перестала выпускать девочку на улицу. Когда пришли спросили, где ребенок, то женщина дико улыбалась и говорила : ЀЯ ее съелаЀ.

   Очень тяжело было....

Свидетельство

Пасечной (Гапченко) Галины Ивановны

 Я, Пасечная Галина Ивановна, родилась в 1926 году. Семья наша  была большой: мама, папа  и шестеро детей. В хозяйстве имели телочку. Мама продаст молока и купит какой-то крупы, напечет оладкив из листьев мяты, деревьев. Иногда  в колхозе давали макуху, такую, что от нее люди дурели. А пойдешь работать в поле, спрячешь колосочек в пазуху, то как найдут забирали еще и били. Рабочим выдавали по 300 граммов муки, иногда люди не доходили к дому умирали прямо среди поля или на дороге.

 Мать Надежды Васильевны Таран посадили на 8 лет до тюрьма за то, что она  ночью на поле украла сноп пшеницы, потому что дома от голода уже все пухли.

 Зима была теплой, то с мамой ходили в поле, ночью копать мерзлую свеклу.

 Так и выжили как-то. Холодные, голодные, пухли. На улицу нас не выпускали. Потому что детей крали и ели.

 Я своему сыну, когда вспоминаю об этом, говорю :”Це же делали наши, чтобы люди мерли, если бы сейчас такое было, люди поубивали бы тех, кто  это делает. Не доведи, Господь, кому-то такое пережить”.